1989 — порно рассказ
Она назвала себя. Она сказала, что ошиблась номером. Мет. Я договорился встретиться с ней вечером на автобусной остановке напротив дома Володи. Мне просто нужно выйти. Я пошел — мне было любопытно.
Я была разочарована: пошарпанная, без фигуры, старая — уже за 20, моя ровесница. Кольцо на моем пальце. Она спросила: могу я угостить вас чаем? Как только они вошли, я начал расстегивать металлические пуговицы на своих левисах.
В проходной комнате на раскладном диване она трахала меня до утра. Поздно вечером Марина вернулась с дискотеки, Володя встал ночью пописать — я ничего не заметил. Она ласкала меня всего: от ушей до пальцев на ногах. Она приподняла мой член, просто щекоча мое ухо: губы, язык, горячее дыхание. Ее язык проник в самую глубину моего ануса. Не двигая бедрами, работая только мышцами своего влагалища, она могла выталкивать мой член, а затем, как бы всасывая его обратно, сжимать так сильно, что его невозможно было вытащить. Было ощущение, что мой член принадлежит ей, и я уже готов был извергнуться — она защелкнула его так, что я вскрикнул от боли, а через минуту — застонал от удовольствия. Он мог бы трахать меня до утра, не дав мне кончить, но он позволил мне. Шепот в темноте
Ваш муж — самый счастливый человек!
— Не надо. Если я так поступлю с ним, он спросит, кто первый его научил? А потом изгнали.
— Иди спать, я не могу.
— Да, вы воскресите мертвых!
Сегодня утром, когда я пошел в туалет пописать, я не узнал свой член. «Так вот ты какой — морской монстр»: длинный, красный, распухший, толстый как стекло, обшарпанный и потрепанный. «Да», — подумал я, — «с таким дураком не пописаешь». И да, это было трудно написать. Жаль, что через некоторое время «дурак» вернулся к своим первоначальным скромным размерам.
Мы встречались еще несколько раз. По ее просьбе я несколько раз водил ее в ресторан, но чувствовал себя неловко с ней на людях. Во-первых, она была некрасивой, во-вторых, на нее было жалко денег, и, наконец, я не знал, что с ней делать в ресторане. А не за столом трахаться. Мне всегда казалось, что вести женщину в таверну так же глупо, как вести тарелку в постель. Когда ее мужа выписали из больницы, она перестала звонить. Я расстался с ней без сожаления. Я думал, что у меня будет фургон и маленькая тележка с такими женщинами. Я ошибся — их больше не было.
Но с тех пор я всегда мою задницу с мылом после туалета.
Я продолжаю надеяться на что-то.
Володя Малинин, мой дядя, жил в Ангрене, маленьком шахтерском городке в горах под Ташкентом, со своей 16-летней дочерью Мариной, юной светловолосой шатенкой с кожей, белой, как пена, под узбекским солнцем. У них была трехкомнатная квартира на втором этаже прямо над ювелирным магазином.
— Володя — позор для семьи, — жаловался его брат Витя, — живет над ювелирным магазином, а водки на себя взять негде.
Это было в конце 80-х годов, в самый разгар кооперативного движения. По делам нашего кооператива Володя уехал на Украину и оставил меня присматривать за дочерью. Наивный Володя даже представить себе не мог, как все происходит. У Марины, его дочери, было две одноклассницы: кореянка Таня Ким и немка Луиза Шнайдер. И ее возлюбленный Ибрагим Коша, обаятельный и веселый крымский татарин, на полголовы ниже ее, которого она ласково называла Кеша. Кеша оказался не так прост: он умудрился прокрутить семерку, о которой говорил — о политике. Борьба за возвращение крымских татар на историческую родину. Но как только он открыл рот, стало ясно: он преступник, а не политик. Речь выдала его. Кеша не обделял Луизу и Таню вниманием, как любой мужчина с мандатом между ног — он был голоден в зоне. У Луизы, в свою очередь, был любовник Али, недавно вернувшийся из армии. Он служил в Афганистане, на границе с Пакистаном, и по уважительной причине был по уши в марихуане. Однако Таня ему тоже нравилась. Да и кому не понравится юная немочка с по-детски целомудренным лицом и в обтягивающих джинсах? Как только я ее увидел, у меня крышу снесло, и я тут же начал ее раздевать, а Марина и Луиза вместе еле вытащили меня. В целом у нас была дружная компания. Если бы только Володя знал, кому он доверил ребенка. По вечерам все собирались в квартире, пили водку и амаретто, курили марихуану и пели воровские песни под гитару. Однажды моя совесть окончательно проснулась, и я попытался выполнить просьбу дяди и присмотреть за его дочерью. Я сменил замок и запер дверь, чтобы эта компания не смогла проникнуть в квартиру. Она легла спать. Менее чем через полчаса кто-то стучит меня по плечу: все уже сидят за столом. Луиза жила через подъезд, тоже на втором этаже: они заходили в ее квартиру, залезали через окно на козырек и спокойно заходили к нам, к счастью, летом окна всегда открыты. Мне пришлось отдать Марине ключ от нового замка — в конце концов, это была ее квартира. После ее признания: Али предложил бросить меня, чтобы не мешать. Мы решили сделать это проще. Однажды вечером Луиза вошла ко мне в комнату и, не говоря ни слова, дала мне всю программу бесплатно. И с обязательным. Затем она открыла окно, наступила на украшенный драгоценностями козырек и растворилась в ночи. Только на третий день, когда с меня капало с конца, я оценил всю прелесть этой идеи. Я собрал свои вещи и направился к автобусной остановке. Прощай, Ангрен — город вяленых народов! Я раскачивался на сиденье автобуса, медленно ползущего по дороге в Ленинабад, и в моей голове звучал такой знакомый голос с непередаваемым восточным акцентом:
«Вот караван
На зыбучих песках.
В моем родном Пакистане.
Мой родной Пакистан».
В киевском дерматологическом диспансере на улице Саксаганского долго не могли поставить диагноз, спрашивали, откуда у меня такая экзотика.
— Караванщик Али привезен из Пакистана.
Однажды засосало Бодлера.
Июньское солнце, словно художник, играет зелеными оттенками на каштановой листве, прежде чем попасть в узкий, обнесенный высокой стеной двор Киевского кожно-венерологического диспансера на улице Саксаганского, 72. Я снова сажусь на скамейку. Оксана лежит, используя меня как подушку, мешает мой пах и, боюсь, мой член упирается ей в ухо. Андрей сидит между ее ног и перебирает аккорды гитары. Звук отражается от стен, во внутреннем дворе отличная акустика. У Андрея нежный и красивый голос, а сам он молод и красив. Как и большинство собравшихся во дворе людей, спустившихся со второго и третьего, мужского и женского этажей. Полураспахнутые больничные халаты девочек, пижамы и тапочки мальчиков создают уютную домашнюю атмосферу. У некоторых девушек такие невинные лица, что если бы вы встретили их где-нибудь на улице, а не в коридоре КВД с баночкой мочи на анализ, вы бы никогда не заподозрили диагноз. Посадить такого ангела на кочку — это счастье.
А как насчет трихомониаза? — Вы спрашиваете.
— Они спугнули ежа голой задницей. Семь бед — один ответ, они заживут прямо там, далеко ходить не надо. Я легче лечу мелкие венерические заболевания. Не как нечто постыдное, а как цена красоты и привлекательности. Если каждый встречный стремится обратить красавицу в свою веру, ей не отвертеться. Сколько комаров ни отгоняй, несколько всегда присосутся… Так что с какого-то момента я стал воспринимать гонорею у девочек как орден «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени, а свою медицинскую карточку КВД — как медаль «За почетную книгу». Так я решил для себя загадку, которая поначалу меня озадачила: почему процент красивых девушек на Саксаганского 72 выше, чем на улицах Киева? «Сюда попадают только те, кто пользуется спросом. Гонорея не угрожает гонорее. Интересно, что такое отношение не распространяется на больных сифилисом, выделенных в отдельный блок. Здесь, на скамейках мощеного небольшого дворика, собрались яркие, общительные люди, среди которых было много студентов. Всем им за двадцать. За редким исключением: Володе, таксисту, было под тридцать. Недавно он привез на Подол красивую девушку из Дарницы; поскольку у него не было денег, она отплатила ему гонореей. Я здесь не в первый раз — врачи здесь как родные. Он так сыплет непристойными анекдотами, так чешет языком, что я понимаю: девушке не пришлось его долго уговаривать. Володя уверяет, что он может говорить о сексе (ну, хотя бы о минете, уточняет он) с любым одиноким путешественником, который ему нравится. Богатая или бедная, замужняя или школьница, красивая или уродливая. Главное — проявлять к ней искренний интерес: женщины не терпят фальши. Он знает укромные живописные места в Киеве, куда и водит их. Полная медицинская карта говорит о правдивости его слов.
Интересно, почему в киевлянах так много эротики? Может быть, южный климат, запах цветущей сирени и каштанов? Или в этом виноват Чернобыль? Так прошло три года. Володя рассказывает, что после Чернобыля жители деревни стояли как дубы — так подействовала радиация. Я предлагаю пойти в Гидропарк вместе.
— Я не могу, у меня послеобеденные процедуры.
Следует уточнить, что КВД является закрытой больницей. Ну, насколько закрытым может быть режим для беззаботных и веселых киевлян в мрачном 1989 году? У каждого была спрятана домашняя одежда, да и что там прятать — не пальто — футболка и шорты.
Едят здесь плохо: отчасти из-за воровства, отчасти из-за постоянного представления о том, что венерическому больному противопоказано острое и соленое. Туалеты были достаточно чистыми, но они явно подвергались воздействию хлора. Да, введение железного катетера в уретру — процедура не из приятных, и палец врача в резиновой перчатке, исследующий вашу простату, поначалу причинял некоторый моральный дискомфорт. Но со временем ко всему привыкаешь, и если демократия — это процедура, то жизнь — тем более, а в GCC она официально является именно процедурой и состоит из: от утренней проверки до вечерней диверсии.
Пару раз в день в палате оказывалось по кварту, и тогда мне приходилось убирать карты, прерывая партию до Деберца, о котором здесь особенно сокрушались; впрочем, они играли и в «короля», и в «девятку». Проигравший отправлялся в ближайшую кондитерскую «Киевский торт» на вечерний чай. Тумбочки ломились от запрещенных здесь продуктов, таких как самогон и копченая домашняя колбаса. Один основан на простом бытии. Все, что ему нужно от жизни, — это сладко есть и сладко потеть; и неразумно под любым предлогом лишать его такой крошечной вещи. Иногда я поднимался на верхний двор (дома стояли рельефно), иногда перелезал через закрытые зеленые ворота и шел к Саксагану. Отсюда можно было не только уехать, но, отвезя женщину в соседний Хрещатик, привезти ее сюда и трахнуть прямо в больничной палате. Или окно в коридоре. Вот как это происходит сейчас. — Кто-то развлекается на третьем этаже. В проеме окна видна женская голова, длинные каштановые волосы колышутся под дуновением ветра.
«Опять у Стёпы завтра будут плохие анализы, — говорит Володя, — Семён Моисеевич уже не знает, как его лечить». Она удивляется, почему уколы не помогают.
«Откуда ты знаешь, что это Стипа?»
— По способу исполнения. Шучу. Я видел, как они перелезли через стену.
Знакомство здесь прошло легко. Интенсивная сексуальная жизнь текла своим чередом. Да и то сказать — трудно строить из себя девственницу, когда все знают твой диагноз.
«Я знаю несколько счастливых пар, которые здесь познакомились», — уверяет Володя.
-И как? Не замужем?
— С моей профессией это сложно — много соблазнов. Я лучше буду трахать чужих жен, чем чужих — своих.
— Володя, скажи, почему я дарю цветы Окане, признаюсь в намеренной влюбленности, читаю наизусть Бодлера с Вийоном, а она уходит с дураком Петей?
Окана, услышав ее имя, поднимает голову:
— Плохой, хороший, приходи ко мне ночью. Только Гандоны не забывают.
— И девушки не будут возражать?
— Я спрячу тебя под одеялом.
Выслушав наш диалог, Володя отвечает на мой вопрос:
-А, во-первых, Петя уже не дурак, что трахнул его: у парня есть член и вкус, что, согласитесь, немало. А во-вторых, вы сами виноваты. Вы также затеняли планку — что есть девушка, чтобы сосать член после телохранителя?
Услышав про член, Оксана снова оживилась:
— Саня, стремись! Кто такой Бодлер? И почему он сосет твой член? Он убивает? Володя правильно сказал — я не пойду за Бодлером!
— Ну, вот видишь, — заканчивает мысль Володя.
Нас зовут на обед. После обеда я прихожу рано, следующий в 19:00. Люди разбредаются по палатам, чтобы поспать. Я кладу в пакет джинсы, плавки и футболки, выхожу во двор, перелезаю через забор и оказываюсь на детской площадке. Здесь с краю цветет мой любимый каштан, его нижняя ветка растет почти горизонтально, и я подтягиваюсь на ней 25 раз. Ни раньше, ни позже я не мог повторить этот результат. Может быть, потому, что ветка проросла, и шершавая кора не давала ее рукам соскользнуть. Я переодеваюсь и еду на Крещатик. Я ем сочный стейк с терпким красным соусом в переполненном кафе и еду в метро в Гидропарке. Я купаюсь в Днепре, барахтаюсь на теплом песке, играю в волейбол, качаю штангу с груди (которая привязана к толстой цепи, чтобы культуристы не спали), ем мороженое и хожу на видеосалон. В маленькой темной плате я наблюдаю за Эмануэлем с необычным предлогом в штанах в предвкушении этой ночи. Окана наконец-то отдаст его мне!