Американские горки (Откровенно говоря — 2) — эротический рассказ
Автор: wolfjn
Всю неделю Мира жила под впечатлением от разговора с сыном.
В пятницу подруга Мирины Люся Скворцова, бухгалтер школы, затащила ее в свой кабинет.
Люси была на одиннадцать лет младше Майры, но отличалась «умом и находчивостью». Она усадила подругу на диван, встала перед ней в позу «руки на бедрах» и строго спросила:
«Что вы имеете в виду, кто он?»
Люси внимательно изучила лицо Мирино и печально покачала головой.
Мирка, не лги мне. Зачем мне врать. Тогда я тоже этого не вижу. Он ходит как лунатик, черт возьми. Понятно — я перегружен.
— Боже! В кого вы «вляпались»? Люси, о чем ты говоришь?
— Тааааа. Все очень плохо. Тебе нужно спрятаться, не так ли? Он женат? Он старше вас? Моложе? Намного? Он, в общем, кто?
Вопросы сыпались как горох.
— Послушай, Люсьенда, что ты делаешь? У меня никого нет. И мне никто не нужен.
Люси надолго задумалась. Мира с интересом наблюдала, как ураган мыслей отражается на простом лице Люси. Наконец ее подруга пришла к выводу, что она не пришла ни к какому выводу.
— сказала Пэтти. А почему тогда вы ходите так, будто погружены в воду?
«Я не знаю, Люси. Мне плохо. Я не сплю по ночам.
Тебе нужен мужчина, — авторитетно сказала подруга тоном врача. — Точно, точно. Лучшее средство от бессонницы.
— Я не знаю. А вот и мой Темка. Найдите мужчину, говорит она. И это приведет к множеству проблем. И со здоровьем.
— Да, Белоусова, твой Артем — умный человек. Если бы я была моложе, я бы была с ним.
— Но, но. Там девушка. Хорошо. Она мне нравится.
— Да, и инжир с ним. Это моя мечта. Я хочу спросить тебя кое о чем. Что вы думаете? Или как?
Мира снова удивилась:
— О чем вы думали? Ты меня сегодня пугаешь.
Я спрашиваю о мужчине. Что вы думаете?
Мира вздохнула и расслабила плечи.
«Люк, подумай сам, где я могу найти для тебя мужчину?».
— Там — Максим Турин. Нормальный парень.
«Люсьенда, почему ты говоришь мне гадости?». Он женатый человек! И я. Да, как я. Что я за ублюдок?
— ЕООД!» — кивнула Люси, — «Я все время забываю о твоей гипертрофированной праведности.
И тут до Миры что-то дошло.
Люси, как ты?
— А как у вас дела?
Скворцова села за свой стол и нахмурилась.
Она долго молчала. Мира не торопилась, она была учителем, преподавала психологию.
— Мирка, только — никому. Понял?
— Люк, — упрекнула его Мира, — я что, продавщица?
— Хорошо. Короче говоря. Иногда я — Гена Никифоров. Уйти. Исцеляет.
— Геннадий Львович? Наш кипер?
— Люси. — Мира смутилась: — Он старый. Ему уже за пятьдесят.
— Ну, вы знаете. Статья какая-то, он не старел. А мой Гена все еще хо.
Я бы вышла за него замуж. Только он говорит, что мне, мол, нужны молодые. А он, говорят, старик. Знаешь, Мирка, он такой нежный. Он. Он делает это со мной. Он такой.
— Пэтти — это он. Выходи за него замуж.
— Я буду насильно кормить его в офисе? Люси улыбнулась.
— И забеременеть от него. Вы очень опоздали.
— Не надо. Вы не можете сделать это таким образом. Вы обидитесь, что я так вульгарно пытаюсь. Автомобильное сцепление.
— Люси, поговори с ним. У него тоже хорошая квартира.
— Я знаю. Я был. Я часто навещаю его. Я добираюсь туда. Приготовить борщ. Что скажут люди?
Люси, тебе лучше беспокоиться о себе. «Что скажут люди, — подражала она своей подруге, — что ты должна отказаться от своего счастья ради того, чтобы сделать счастливыми всех? Это глупо. Говори, Люси. Он правильный человек. Я видел, как он переживал, когда хоронил свою жену. Он был холостяком в течение пяти лет.
— Пожалуйста. И я видел, как он смотрел на вас, когда читал отчет.
Как он выглядел? Люси была обеспокоена.
— Вы знаете. Потом я удивился. Он смотрел на тебя как на своего гениального ребенка. С такими. Нежность. Он любит тебя. Разговариваю с ним. Не мучайте ни себя, ни его.
— Но я наберусь смелости и поговорю. Мы еще не разговаривали серьезно. Не волнуйтесь.
— Подождите! Мы для вас.
— А что насчет меня? Я в порядке. У меня есть сын. Все в порядке.
— О, Мирка. У тебя такой сын. Когда я танцевала с ним в твой день. Он держал меня так нежно, так ласково. Он пахнет как мужчина. Я уже мокрая. Можете себе представить?
Мир стрелял завистливыми глазами. Она усмехнулась.
«В тот день мы поговорили с ним по душам, — призналась она, — он такой взрослый. У него такие зрелые суждения. Он говорит мне: «Мама, давай я куплю тебе мастурбатор. Я вижу, как ты себя мучаешь».
Мира нервно хихикнула. И Люси была немного удивлена:
«Ты тоже говоришь с ним об этом?».
— Да, Люси. Он уже давно взрослый. Он знает, как умно и деликатно. И.
— Хорошо? — Скворцова поторопилась.
— Я отказал ему. Ну, мастурбатор. И он говорит мне: «Давай, — говорит, — тогда я излью тебя».
Мира закрыла лицо руками и покраснела от уха до уха. Лиска задыхалась, закрыв рот руками.
— Люси! Я его мать! Это неприемлемо. Но тот факт, что я ему небезразлична. Даже в этом смысле. После этих разговоров я не спал неделю. Я думаю, вам следует выпить что-нибудь успокоительное.
— Что подарить? — Мира была удивлена.
И тут ее осенило:
— ЛЮСЬКА! Ты вроде как поросенок! Что ты говоришь! И тебе не стыдно?!
— Ну, Мирка!», — покачала головой Люся, — «если бы рядом со мной был такой мужчина, я бы ему обязательно дала. Оставьте ему хоть сына, хоть брата, хоть свата.
Мира сидела и ошарашенно смотрела на свою подругу.
— О, Люси. Этого нельзя сделать. Что бы сказали люди? Это инцест.
— Черт, — вскинула руки Скворцова, — ты только что сказал мне, что не стоит обращать внимания на людей, если не хочешь потерять свое счастье. Я поражаюсь вашей двуличности!
— Нет, мой друг. Это плохой совет. И я не приму его. Хорошо, я пойду.
И Мира пошла к двери. Люси схватилась за нее, держа ее за локоть.
— Мира, хочешь, я поделюсь с тобой Никифоровым?
— Люсенда!» — вспыхнула Мира, — Халда! Вы совсем с ума сошли!
Она шлепнула Лизку по круглой попке, а потом поцеловала ее в щеку. Она оценила жертву своего друга. Но.
Вернувшись вечером домой, мир был сдобрен соленьями и вермишелью, она разжигала отбивные и, ожидая возвращения сына домой, смотрела телевизор.
В этот день она не переодевалась дома. Поэтому она сидела в коричневой юбке от делового костюма, с черным ремешком, и белой блузке с маленькой лягушкой. Она знала, что выглядит достаточно сексуально во всем этом.
Честно говоря, она с нетерпением ждала новых комплиментов по поводу своей женственности и красоты. Этот день рождения пробудил в ней непреодолимую потребность угождать.
Вспоминая, как артем, объективный и доказательный, восхвалял ее формы, мир испытывал такой духовный кайф, такой восторг, какого не испытывал никогда прежде.
Что это было? Умение Трумона облечь красивые мысли в слова или мирин в час ребенка. Какая разница. Это было прекрасно! Было приятно дрожать, впадать в транс, мочить трусики. Она хотела услышать это снова. Все больше, больше и больше!
Она продержалась неделю. И сегодня она прорвалась.
Сколько можно?! Сколько можно откладывать эту маленькую невинную сладость.
«В этом нет ничего укоризненного, — убеждала она себя, — просто красивые, гармоничные слова.» Как приятная мелодия.
С точки зрения здравого смысла, ее стремление к этой сладкозвучной музыке было абсолютно безошибочным.
Боже! Как она говорила о привлекательности своей попы! Это можно слушать бесконечно. Гармония этой лести, безупречной в своей правдивости, все еще тихо звучала в ее душе.
Именно для этого, для такого восторженного одобрения, она оделась в юбку-карандаш с разрезом до середины бедра и элегантную блузку, расстегнутую на пару верхних пуговиц.
Это просто кружевные трусики и лифчик, которые она надела сегодня без всякой причины.
Он просто обращался к подсознанию, удовлетворяя инстинкты женщины, достигшей пика своей сексуальности.
Она говорила себе, что просто хочет выглядеть умной. Радовать сына эстетикой своей внешности. И на самом деле.
Размышляя таким образом, она перешла к очень философским темам.
За свои поступки нужно получать похвалу, подумала Мира. — Восхваляйте его остроумие, силу, мужество, деловую хватку. Кроме того, похвала за то, что уже сделано.
Женщина заранее ожидает похвалы. Женщине следует аплодировать за ее внешний вид. За ее стройную фигуру, за красоту ее лица, за ее безупречный вкус в одежде.
Именно этого Мира ждала с затаенным дыханием от своего сына.
А как все было на самом деле, она не задумывалась. Она боялась вникать в слои женской души, поэтому не задумывалась о ее мотивах и стремлениях.
Артем вернулся поздно, уставший. Он молча поел и пошел к себе — спать.
Мира мыла посуду, ее слезы капали в раковину.
— Ну, как? Она готовила. И она готовилась. И он. Ну, по крайней мере, он сказал спасибо.
Мира кричала от возмущения, по-детски щипая себя за нос.
Затем она решительно взяла себя в руки.
«Что с тобой такое, — укоряла она себя, — старуха, но ты веди себя прилично.
Она гордо подняла подбородок и вытерла слезы. Она гордо прошла в ванную. Она с гордостью переоделась в ночную рубашку и умылась. И с гордостью отправилась на очередной прием со своей бессонницей.
Горькие мысли пронеслись в голове с наступлением темноты.
Они сопровождались тянущим дискомфортом в нижней части живота. Мира сжала свои стиснутые бедра и тихо застонала.
Ее невостребованная красота и сексуальность, эта бесполезная высокая папская пустота. Трахни ее вообще. Но в какой-то момент она состарится и станет некрасивой. И однажды, Господи, оно умрет полностью.
Эта мысль так сильно ударила по ее психике, что она громко судорожно всхлипнула и горестно зарыдала. Придя в себя, она судорожно спряталась под одеяло и там, судорожно дыша, рыдала над своей незавидной участью.
Щелкнул выключатель прикроватной лампы. Артем осторожно тронул ее за плечо.
— Мать. Что случилось?
Он отодвинул одеяло с ее лица, открыв слезы, текущие по щекам. Испуганная и смущенная:
— Мамочка, что у тебя болит? Что. Я сейчас. Я вызову скорую.
«Нет, нет, нет, — всхлипывала Майра, держа его за руку, — скорая помощь не нужна. Ничто не причиняет мне боли. Я в порядке.
Она посмотрела на искаженное ужасом лицо сына, и ей стало стыдно.
— Бог. Вот дурак. Он напугал тебя, сынок? Хотя я в полном порядке.
Тумка уставился на ее лицо, явно пытаясь понять, что происходит.
Что там «нормально»? Мама, скажи мне честно — что причиняет тебе боль?
«Душа болит, Томушка. Душа.
Артем сел на край кровати, схватил мать и притянул ее к себе.
И так, в молчании, они просидели пять минут. Мира прижалась к груди сына и постепенно успокоилась.
— Двигайся, — умолял Тьомка, ложась на свободное место.
Мира положила голову на сильное плечо сына. Она перекинула ногу через него, обняла его и прижалась к нему. Артем укрыл ее одеялом, и она почувствовала себя в полной безопасности. Полная защита от всего враждебного мира. Это было так мило, приятно и спокойно.
Мама зашевелилась и устроилась сверху на Тёмке.
«Тём, у тебя так уютно.
Артем поцеловал маму в макушку.
— Расскажи мне. Кто тебя обидел?
Мира подняла удивленные глаза:
«И что вы собираетесь с этим делать?».
— Убью, как таракана тапком.
Мира зарычала и потерлась щекой о голое темное плечо.
— Никто, Таймушка, меня не оскорблял. Это просто плохо для меня.
— Давай поговорим, мы все выяснили. Что в тебе плохого?
Мира снова всхлипнула, но быстро взяла себя в руки.
«Вот видишь, сынок». Я, там, с Люськой Скворцовой разговаривал. Она живет с Никифоровым, нашим менеджером. И даже, кажется, счастлив. Даже несмотря на то, что он намного старше ее. Все учителя женаты. Все-все-все. Это я неспокоен. И тело. Мне стыдно признаться. Он требует.
Мира горько и безнадежно вздохнула.
— И Люси, дорогая душа, предложила.
Артем ждал. Он также преподавал психологию.
— Он сделал ей предложение, Гена. Хорошо. Вы как будто исцеляетесь.
— И что? — Сын спросил.
— Да, как можно, — с женихом согрешить, с женихом. Конечно, нет. Я категорически отказался. Для меня этого было недостаточно. Сплетни пошли бы, они начали бы оттопыривать свои пальцы. Да, и Скворцова потерпит крах. Это не так. Лучше страдать.
Они снова надолго замолчали. Мир уже думал, что сын уснул.
Но он выразил свое внимание:
-Если необходимо, сходите в секс-шоп и купите механический. Это. Мастурбатор. Да, это необходимо. И что вы будете страдать, не спать ночами.
Мира снова горько зарыдала:
— Мы уже говорили на эту тему. Нет, Тим, я не могу. Нет.
И вдруг она решила открыть свою душу:
— Знаешь, сын мой, я думал, что ты тоже придешь сегодня, все это в элегантной форме. И вы будете хвалить меня и все такое. Вспомните, какой вы тогда были. Ну, в твой день рождения. Как вы меня описали. Ноги там. Священник.
Мира судорожно вздохнула.
— И ты, ешь и спишь. Это стало настолько оскорбительным для меня.
«Прости, мама, — оправдывался сын, — мы уже второй день получаем комиссию от «Облоно». Вся резервная копия была «лопатой». Я так устал от этого бездумного перетаскивания файлов. Туда-сюда, туда-сюда.
— Да, все в порядке, сынок. Все в порядке. Отдых.
— А за комплименты, скажу я вам, мамы. Ты совсем не изменилась с того момента. Поверь мне. Та же красивая и аппетитная женщина, в самом соку.
Темка стал нежно целовать ее лицо. Глаза, нос, щеки. И прошептал:
— Мамочка, ты моя очаровательная девочка. Посмотрите на себя — вы не можете оторвать глаз. Хоть спереди, хоть сзади.
Затем он приблизил свои губы к ушам Мирин. Сосание мочки уха.
Майра хихикнула и сморщилась.
— Хорошо. Не останавливайтесь. Продолжайте.
Артем продолжал покусывать ее ухо и шептать.
— Вы, вот, обойдите кухню. Ты что-то делаешь. И в то же время вы будете двигаться так, что ваше сердце замрет. Я так горжусь тем, что у меня такая прекрасная мать. И когда ты наклоняешься, а я смотрю сзади. Так и понимаешь — дыхание перехватывает от такого великолепия. Иногда я боюсь, что не выдержу и поглажу твоего священника. И это было бы катастрофой.
— Почему это катастрофа? — прошептал святой.
Она, лишившись слов, потеряла дыхание. Она плавно выплыла из сознания, забыв, где она, с кем она и что происходит. И она также чувствовала, что переходит опасную черту. Ее трусики, по крайней мере, слегка намокли.
— Ну, вы на меня обидитесь. Ты трескаешь пощечину. И ты не будешь разговаривать со мной целый месяц. Я не могу этого сделать. Я всегда хочу поговорить с тобой.
«Да, я не обижусь», — мать крепче прижала сына к себе. Он поцеловал ее в щеку.
-О. Мама. Серьезно — вы не собираетесь обижаться?
Мира отрицательно повернула голову:
-Нет. Я не картина в Эрмитаже. Вы так привязаны. А если ударить маленькую маму, то думаю — ничего страшного не произойдет. И мир не рухнет.
— И поэтому я приспосабливаюсь. — Артем предупредил.
Затем рука мужчины поползла к ее попке.
— А, ты проворный.
«О, мамочка, — ответил Тиома, — ты такая упругая и гладкая». Не отрывайся. А ты пахнешь так мягко и сладко, как ванильная булочка.
Артем глубоко вдохнул свою мать.
— Ммм. Очень вкусно. Вы не обиделись?
-Н-Н-Е-Е — прошептал мир сквозь шальное дыхание.
Она не заметила, как поцелуи переместились с ее шеи на грудь. Сначала по ее декольте, затем через ткань, на соски и вокруг них.
Она откровенно тяжело дышала, сжимая горячими руками кольцо своего сына. И я ничего не мог сделать. Я понимала, что все это нужно срочно прекратить, но не было сил отказаться от сладкого погружения в захватывающее, бездумное наслаждение.
Земкин шептал, о волшебной красоте и желании ее тела, гипнотически завороженный. Она уже лежала на спине, губы сына касались ее живота в ночи. Руки порхали по ее бедрам, по внешней стороне, затем по внутренней.
Артем тоже «свернулся калачиком».
— Бог. Мама. Если бы ты мне позволил. Если бы ты только позволил мне. Ты бы сделала меня самым счастливым человеком.
Пальцы мужчины коснулись ее промежности.
— Подожди, Темушка. Подождите. Отпусти меня. Отпусти. Я сейчас.
Она вскочила и, буквально бегом, бросилась в ванную. Она вела себя как во сне.
Я судорожно разделась, бросила свои мокрые кружевные трусики для танго в корзину для белья и забралась в ванну. Так же быстро и нахально, с шампунем вымыли горшок с промежностью. Но опять же. Затем она включила душ и ополоснула всех.
Я извинился перед собой:
— Если что-то случилось, то пусть ребенок составит впечатление о свежести и чистоте.
Она накинула рубашку и пошла в спальню.
Она легла на спину и притянула сына к себе.
Она поцеловала его лицо и сказала:
«Не бойся, Тим, я не обижаюсь и не отталкиваю тебя». Что ты хотел там делать? Что ты хотел сделать с мамой?
«Все, что захочешь, мама». Ты не главное.
Майра прервала его, заткнув Темкини поцелуем.
Они были сделаны не ею. Нечто, не испытанное ранее, подавляющее, поднималось внутри нее и направляло ее тело, ее мозг, ее слова.
«Не бойся, Тим, продолжай», — она мягко прижала его голову к своему животу. Где она остановила его, прервав гигиену.
«Мамочка, спасибо тебе», — прошептала она все, что понял сын. «Ты не пожалеешь, мамочка». Я так тебя люблю. Я.
Его губы проползли от ее живота к ее кусту. И не остановился. Я продолжил. Мир ни о чем не думал, стонал в голос и крупно вздрагивал от горячих прикосновений.
Она не продвинулась дальше прикосновения к эрогенному стержню. Ее словно током ударило. Все мышцы сокращались и расслаблялись произвольно, а разум, все, бесследно спускалось в промежность.
Такого оргазма Белусов не испытывал никогда. Никогда! От одного прикосновения сына, губами к запретному, мир взорвался, как граната.
Нет, как ядерная бомба.
Она взорвалась и потеряла сознание.
Я проснулась от того, что рядом был занят Тима. Он вытер ее лицо прохладной мочалкой.
Мира открыла глаза, посмотрела на сына и тихо спросила:
— Что это. Это было все.
— Ну, мамочки. Так и было — мать поцеловала ее в нос. — Сними рубашку. Возьмите свои ручки. Как дела?
— Я еще не знаю. Я думаю, что-то не так.
Он поднял ночник. Рубашка была мокрой от пота.
Она села, опираясь на руки. Нет сил соблюдать приличия. Она даже сидела с трудом. И с удивлением обнаружила под собой лужу.
То, что простыня намокла под спиной, где она лежала, вполне объяснимо. Но под задницей у нее была жижа, явно не от пота.
— Темнота. Я описал себя. Боже! Как неловко!
— Нет, нет, нет, — успокоил его Артем, — это просто брызги.
— Что это?» — недоверчиво спросила мать.
— ‘Ну, вот этот. Обычный шприц. Я найду вас позже и прочту. Все в порядке.
— Нормально ли это? — Мира слабо расстроилась: «Это одно и то же.
Внезапно ее осенило.
— Тьма! Я, это — прямо тебе в лицо. О, — она прижала руки к горящим щекам, — о. Вот дурак!
— Мамочка, — Тиома наклонился, нежно обнял ее и поцеловал в губы совсем не сыновним поцелуем, — ты напрасно волнуешься. Все в порядке. Честно. Хорошо. Не волнуйтесь. С нами, Ирой, так всегда. Она у меня на ладони, потом на лице, потом на животе. Все в порядке.
Для Миры это было откровением. Она уронила голову на подушку и стыдилась себя за то, что была такой необразованной.
А Тьомка все еще суетился вокруг нее.
Он взял другое полотенце, тоже смоченное, но только теплой водой, и начал осторожно вытирать пот с ее тела.
Он перевернул женщину на живот и провел им по спине и ногам. Затем он снова осторожно положил ее на спину и погладил по животу.
— Мама раздвинула ноги. Я тебя немного помою.
Ноги Майры импульсивно подогнулись в ответ на стыд. Она посмотрела на своего сына, который несколько мгновений сидел перед ней молча, затем медленно раздвинул колени.
— Мама. Вы собирались увидеть себя. Ты такая красивая. Такие.
— «Ну, да, — подумала Мира, — шлюха, твоя «мамочка» использует своего сына.
Вслух она ничего не сказала.
Сын закончил процедуру и послушно сложил полотенца на стуле.
Он поднял свою мать и посадил ее на стул. Он заменил простыню на чистую и вернул женщину на место.
— Я буду спать с тобой сегодня?
— Да, сын мой, — она потянула его за руку, — со мной.
Мира легла на плечо мужчины. Немного смущаясь своей наготы, она снова прижалась грудью к Тёмке, положила ногу на его ногу, нежно поцеловала его в подбородок.
мягко спросил он:
— Хорошо, Темушка. Хорошо. Неудобно, конечно. Даже если они погружались под землю. Но хорошо. Легко. Может быть, я еще и дура, и грешница, и плохая мать. И я чувствую себя последним.
Артем прервал ее, приложив палец к губам матери.
— Не надо, мама. Не надо.
Я не знаю, Томушка. Но теперь я счастлив как идиот. Спасибо, сынок.
Она снова поцеловала сына, погладив его по щеке.
Прижавшись друг к другу, они шептались в темноте, иногда нежно касаясь губами. Мы поделились своими впечатлениями.
Мира зашевелилась, легла поудобнее, слегка согнула колено и коснулась твердого стержня, слегка выглядывающего из-под резинки боксеров. Она замерла, осознав, к чему прикоснулась и о чем подумала:
— Это глупо. Она сама получила удовольствие, и ребенок имел в виду это — так, как она хотела. Ну, я не знаю.
Она убрала руку и нежно, через шорты, погладила мужское достоинство. Медленное наращивание:
— Темнота. Что на тебе надето? Нет, самое главное — я голая, а он голый.
Артем бесцеремонно стащил с себя боксеры и, раздвинув ноги, пнул их о ножку кровати.
Мать взяла в руки аппарат Тёмкина и осторожно, нежно стала перебирать по нему рукой, продолжая целовать лицо сына.
Мира прекрасно понимала, что ее действия носят полусерьезный характер. Она также понимала, что ее сын нуждается в том, в чем нуждаются все мужчины. А ее сын был мужчиной. И как.
Оторвав губы от губ Фомы, женщина сказала взволнованно, но твердо:
— Ааа! Потерять все! Сарай сгорел, хижина сгорела. Тьма, ложись на меня. Не бойся, сынок. Что вы будете страдать!
Она перекатилась на спину.
— Давай, Темочка. Не будьте терпеливы. Вы тоже нужны.
— Да, я уверен. Да.
Артем прислонился к матери и, поддерживая вес своего тела на локтях, впился в ее губы. Он опустил руку и погладил ее. Очень ловко, почти невесомо, он слегка раздвинул губы и сделал движение тазом.
— Я так тебя люблю. Мать.
Мысли Мирки снова сошли с ума. Стержень проник в нее совсем немного, может быть, на дюйм, может быть, на два. Но бескорыстный восторг лился из ее души, как будто она была полностью беременна.
Она хрипела, борясь с эпилепсией, обнимая сына за шею и сминая простыню ногами. Она бормотала что-то несуразное, вставляя совершенно необычные для нее слова:
— Эбби. Да, нажимайте. Твой член. Дай мне его, дай мне его!
Но Тиома замер в ожидании волны экстаза, не отрывая взгляда от ее лица.
На этот раз сознание не покинуло ее.
Когда Мира успокоилась и расслабилась, она с тревогой провела рукой между стиснутыми животами. Мокрый!
— Опять!» — ужаснулась она, — «Да, что это такое!
Артем засмеялся.
‘Да, мамочка, снова. И это замечательно. Вы удивительная женщина. Вы. Такого просто не бывает.
Он протянул руку, взял со стула носовой платок и, не разрывая контакта, вытер мокроту об их киски. Затем он сложил ткань в несколько раз и спросил:
Мира наклонилась и задыхалась, когда то, что было внутри нее, скользило вглубь от такого движения, заполняя ее туго и сладко.
Артем послушно заскочил внутрь и поправил подкладку под матерью.
— Вот. Так будет лучше. .» он поцеловал уголок ее губ, «Мне продолжать?
Мира растянулась в странной блаженной улыбке:
‘Не спрашивай, Тёма. Делайте, что хотите. Делайте все правильно. Как только мы начнем. До самого конца. Я могу сегодня.
Артем все сделал правильно. До самого конца. Довел ту же мать до очередного бессознательного состояния.
В субботу утром Мира, не открывая глаз, чувствует под собой мужское тело. Ее ноги лежали на кровати, и она прислонилась грудью к сыну. Он лежал на спине и слегка похрапывал.
Сейчас Мира чувствовала себя хорошо, легко и безмятежно. Но этот легкий храп обычно доставлял ей удовольствие. Было так приятно слушать, как ты спишь, как ты дышишь.
Не было ни страха, ни раскаяния по поводу прошлой ночи.
Что-то вроде этого выскочило. Осторожно. Да, ты умер. Омывается потоком света и яркой радости.
Она тихонько выскользнула из постели и пошла заканчивать утренние дела.
Когда Артём зашёл на кухню, Мира мыла плиту и напевала себе под нос. Она давно не пела, пока занималась домашними делами.
Сын обнял ее сзади, поцеловал за ухом и прошептал:
«Доброе утро, моя солнечная мама». Как ты себя чувствуешь?
Мать повернулась в его руках, встала на цыпочки, поцеловала подбородок (там, где он его держал).
— Ну, мой сын. Честно говоря — хорошо. Сядьте и покормите себя.
— Да, просто выпейте чаю.
Они пили семейный чай, говорили на отвлеченные темы, не касаясь вчерашнего инцидента. Не то чтобы они смущались, просто они не касались святого в обычном, застольном разговоре.
Мира воспринимала их неожиданную близость именно так — как нечто священное.
Артем встал, с ворчанием потянулся.
— Тема! Не растягивайтесь на столе! Отец второй!
И затем она любезно объяснила:
— Это для того, чтобы вы почувствовали — мама может ругать.
— Что мы будем делать сегодня?
— Что хотите, то и сделаем. Если хочешь, пойдем в кино. Ты хочешь пойти в театр. Вы можете пойти в парк. Как долго вы занимаетесь каруселями?
— Где вы можете покататься?
— Ну, например — в Крылатском. Кстати, американских верблюдов там тоже называют альпака. Я бы посмотрел.
Мира засмеялась. Мужчине двадцать один год, но он по-прежнему остается ребенком, который восхищается животными.
— Итак. Одевайся и пойдем.
В парке, рука об руку, медленно, они осмотрели все аттракционы.
Правда, они не катались на каруселях. Ну, честно говоря, детство — это естественно.
А когда они свернули с колеса обозрения, то увидели эстакады американских горок.
Они смотрели друг на друга и понимали все без слов. Они взялись за руки и побежали в сторону аттракциона.
Аттракцион медленно поднимался на высоту девятиэтажного здания, полз вверх по крутому спуску. Все нервно замерли.
Когда их трейлер перевернулся, Артем инстинктивно протянул руку и осторожно прижал мать к сиденью.
Это движение, результат пролитой любви и заботы, просто вывело Миру из равновесия.
Кабина рухнула. Все пассажиры завизжали от сладкого ужаса. И Мира тоже пришла в ярость. Она кричала не столько от страха, сколько от восторга, от полноты жизни и щедрого внимания сына.