АНТОН. Крымская племянница. ч. 2 — порно рассказ

Автор: Plainair

. Антон взял мать за талию и повел в большую комнату. Они сидели на диване и не могли смотреть друг на друга. Особенно Ирина Николаевна. Она гладила его короткую головку, шептала: «Сын, сын, сын!» Его любимая и желанная женщина, которая произвела его на свет и сделала из него мужчину! Антон мучительно думал: как сказать ей, что через три дня снова расстались? Конечно, Крим — не афганец, но риск все же есть. Курсанты из «братских» стран и поддерживаемых СССР «национально — патриотических» движений. Вдруг какой-нибудь «Долбо*б», он не поймет инструктора, будет дергать за кольца или не так соединять. Прежде чем мои глаза снова вспыхнули, как на параде, лицо Антона исказила гримаса боли, тело онемело.

— Антон, что с тобой? — Едва шевеля губами, сказала Ирина, — она обняла сына и прижала его к груди.

Сын вдруг отстранился, бросился на Батника, пуговицы сыпались горохом, он открыл его и уронил чашечку бюстгальтера, упавшую ему на грудь. Он сосал, как ребенок, кусая зубы. Ирина стиснула зубы, и мысли вихрем пронеслись в ее голове: «Что с ним было. Где он был. Действительно там». Ее сердце сжалось от боли, слезы катились по щекам:

— Антошенька, успокойся. Дорогой, дорогой, любимый.

Антон постепенно отдалялся.

Из коридора доносился раздраженно-капризный голос мачехи:

— Ирина! Антон! Где он был? Помогите разобраться в ситуации!

Потом все стало обычным. Ирина, переодевшись, возилась на кухне, а Антон помогал Евсукову, который, чувствуя ревность, поглядывал на Пасиньку. Он играючи бросал гирю, заново переживая в душе: только бы мать не знала про Афган и ранения, только бы Лариса не ушла в невнимательность.

Куря с ней в постели, он вдруг сжал ее великолепные пальцы и угрожающе зарычал:

— Если ты расскажешь матери о ране, я задушу!

Лариса засмеялась, приложив палец к губам, распухшим от поцелуев и свистов:

«Лучше трахни меня до смерти, Антош!».

Ирина отметила, что в квартире было чисто (Наденька постаралась), но в холодильнике кот наплакал. Разгрызенные пельмени, россыпь сосисок, картонные пирамидки с молоком и яйцами. Бутылка водки. И все!

Резервы «Путь» были полезны. За столом Антон рассказал, что его перевели служить в Крым, в поселок Перевальная, недалеко от Симферополя. Через три дня он улетел.

Ирине было холодно, но ей было трудно сохранять спокойствие, она сказала:

— Мы поедем с вами на поезде, поможем вам сесть.

Евсуков чуть не подавился куском буженины, закашлялся, покраснел. Придя в себя, он с нескрываемым раздражением сказал:

«Никак не могу привыкнуть к вашей необычности, что это за плеть — ходить на поезде, в жару».

Ирина выразительно посмотрела на него, капризно надув губы:

— Дорогая, ты знаешь. Я плохо переношу перелеты.

Вот что я решил. Антон был несказанно рад, что так хорошо устроился.

. Ночью мать пошла в свою комнату. Сбросив брошенный на кровать халат, прошептала она, укусив Антона за мочку уха:

— Спит как мертвый. Я объяснил ему несколько таблеток димедрола. Давай, Антон, я так по тебе скучала!

Он начал целовать ее шею, грудь, жадно изучая каждый изгиб ее тела. Ирина прижалась к нему, отвечая на его ласку. Когда она ласкала его спину, то обнаружила шрамы, прикосновение к которым вызывало дрожь в его теле, он даже на мгновение прекратил толчки

— Что это такое? — Он спросил с дрожью в голосе, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Ничего, мамочки. — Антон защищался и прикусил губу. Он двигался так глубоко, что она вскрикнула и двинула бедрами ему навстречу.

Кровать была немного узкой, и она предложила себя:

— «Поднимайся наверх!» — добавила она после короткой паузы, — «Как тогда, в Ловече.

И она озорно рассмеялась. Антон быстро отодвинул мягкое одеяло и простыню, взял мать за руку и потянул ее вниз.

. Ирина Николаевна лежала без сил, раскинув ноги и руки, глаза закрыты. Она дышала неглубоко и глубоко. Антон лизал ее с энтузиазмом, пробуя коктейль из собственной спермы и ее соков. Внезапно ее тело задрожало, выгнулось дугой. Она взяла его голову в руки и прижала ее ближе к своей промежности. Теплый фонтан бил из его рта.

Она проскользнула в спальню. Нам нужно было свежее белье. Евсюков спал с открытым ртом, лига текла. Она вздрогнула от отвращения. Она схватила стопку простыней и пошла в душ. Антон был уже там, под узкими струями. Увидев его ужасные «отметины» на свету, она в ужасе закрыла лицо руками и разрыдалась. Боль ее сына была ее болью!

Оставшиеся дни прошли в неприятных встречах. Увидев, как она укладывает купальник в чемодан, открытый и закрытый, «трахается», как называл это Евсюков, муж с усмешкой спросил:

— Почему? Разве она не «плавала» в Гаграх?

— Плавание с Антошкой. Вы против? — Она ответила спокойно. Евсюков молчал, хотя в его душе кипела буря негодования на эту «блядь» и ее «поганое потомство». И он позвал их за собой.

Колеса монотонно стучали, ложки в чашках удобно гремели. Шторы плотно задернуты. Ирина сидит голая на полке, ноги широко расставлены, колени согнуты, в черных чулках с полосатой резинкой. Он теплый, но что поделаешь, Антон попросил меня надеть его. Сам он одет только в бело-синюю полосатую футболку, скрывающую шрамы. Это просьба матери. Он стоит на коленях. Открытое влагалище влажное. Язык скользит между губами к клитору, кружит вокруг него, проникает внутрь. Он ловит ртом лепестки роз ее губ, посасывает податливую горошину ее клитора. Ирина стонет от изысканных ласк, в коридоре раздаются шаги, голоса беспокойных пассажиров. Это захватывающе!

Наметанным глазом водитель догадался, что эта женщина и молодой офицер, намного моложе ее, были любовниками. Четырехместное купе было приобретено ими самими. Хорошо информированный бригадир предупредил, что их билеты — это «партийные» брони, посоветовал не беспокоиться.

— Ну, женщина выглядит непримечательной, вежливой. — размышлял кондуктор, приятно похрустывая пятеркой в кармане, — она могла бы дать и десятку, не разорилась бы.

Когда он зашел, чтобы уладить формальности с билетами, они деликатно постучали, сели друг напротив друга, переоделись. Она была одета в длинный пеньюар с золотыми драконами, а он — в полосатые брюки и полосатый парашютный жилет. На столе стояла миска с фруктами, бутылка коньяка, бокалы, бутылка нарзана и два высоких стакана.

За спиной проводника дверь тяжело раздвинулась и щелкнула задвижка.

Первый «раунд» любовного марафона начался до первой остановки — в Туле, где они купили знаменитый пряник. Проводник принес чай.

Скорый поезд Москва-Симферополь грохотал на юг, пронзая темноту ярким лезвием луча. Ирина, уставшая от ласк сына, спала на животе, укрывшись до пояса простыней. Антон натянул спортивную куртку и вышел в узкий коридор. Закончив работу, он вдруг насторожился, уловив странные звуки в грохоте поезда. Он вышел в вестибюль.

Какая-то хрупкая, прижатая к стене женщина рылась в своем теле, что-то бормоча.

— Мама — м — м — м — м — м. — Жертва пыталась позвать, но тихо стонала, словно боясь громко кричать, звать на помощь.

Он схватил его за мошонку и швырнул о борт машины. Он начал, выбросив руку вперед. Лучше бы он этого не делал, дурак. Ужасный удар ребром ладони пришелся на его адамово яблоко. Девушка медленно сползла на пол, схватилась руками за колени и уткнулась лицом в пол, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Платье было порвано. Антон сбросил с плеч куртку: «Прикрой!» — шагнул к насильнику. Он поднял голову обеими руками и резко повернулся. Позвонок треснул.

Он поднял девочку с пола и, завернув ее в куртку, повел по коридору в свою палату. Он толкнул дверь и впихнул ее внутрь. Он включил настольную лампу. Ирина проснулась от шума, села в постели. Увидев девушку, она спрятала листок с ссорой.

— Ма, успокой ее и дай мне что-нибудь, переоденься.

Он вышел в коридор.

То, что это была жертва насилия, Ирина Николаевна поняла по ее растерзанному виду.

Когда он вошел, то чуть не присвистнул от восхищения. Серебристое платье Ирины — пляжные бретельки были короткими, едва прикрывая ее попку. Она была похожа на молодую яблоню, такая же высокая и стройная. Гладкие, короткие волосы с короткой стрижкой боб черного цвета с синими бликами. Оливковые глаза и точеный профиль античной статуи.

«Это Оксана», — представила ее Ирина, поймав восхищенный взгляд сына. Ревность резанула ее по сердцу. Девушка успокоилась, участие и помощь добрых людей заставили забыть страшный ужас, а бокал коньяка развязал ей язык. На этом пути люди обычно быстро сближаются.

Она сказала, что живет в Алуште. Я поехал в Москву поступать в театральный, но не прошел по конкурсу. Он остановился у тети Энни. У нее большая красивая квартира, но нет детей. Просто огромный, выше, чем собака-курица Чарли.

— Тетя вышла замуж? — спросила Ирина.

— Да, дядя Дима, полковник. — Она сказала. Антон не вздрогнул, когда она отвела взгляд, и его скулы окрасились неровным румянцем, отчего она стала выглядеть еще красивее. — Куликовски.

— «Пивен!» — визгливо сказал грузный бригадир, прочитав по губам Шевела «Возвращение избавления», извлеченное из кармана пиджака мертвеца, найденного в тамбуре поезда.

— Что именно? — спросил его напарник, который только что поступил в полицию после военной службы.

— Яки, ты неразумен, Хведор!» — сказал он, укоризненно покачав головой, — «Он отсидел за изнасилование, его туда посадили. Посмотрите на носок костюма «петуха». Мошенничество!

— О, это что-то другое. — Бригадир вынул тонкую пачку розовых купюр.

— На!» — передал он половину партнера. «Теперь они ему не нужны».

Он покачал головой, но, поколебавшись, взял его.

— Хорошо, — усмехнулся бригадир, — так сказал римский цезарь. Не пахни так!

Поезд начал замедляться. Колеса на перекрестках становились все меньше. Мы подошли к станции.